В то время Карим был еще мальчиком, но он прекрасно помнил, что после внезапной смерти султана все боялись, что русские денонсируют достигнутые соглашения и начнется новая война. А после того ужасающего разгрома на Светлой в способность армии султаната удержать наступление русских никто не верил. Впрочем, как узнал Карим, когда немного повзрослел, для многих это ожидание ассоциировалось скорее не со страхом, а с надеждой. Русские всегда относились к мусульманам вполне лояльно (еще бы, почти треть населения их империи исповедовала ислам), а порядки в империи были не в пример мягче, да и люди жили не в пример богаче. Так что за те полгода, во время которых проходила официальная передача системы Аль-Акра Российской империи, ее население успело увеличиться почти в четыре раза. Но этим ожиданиям не суждено было сбыться. Новоиспеченный султан Кухрум поспешно подтвердил все достигнутые братом договоренности и, более того, обязался увеличить контрибуцию на двести миллионов тонн зерна. Во многом благодаря этому обязательству султанат и был ввергнут в череду мятежей, подавление которых и составляло основное содержание службы бывшего чахванжи.

Впрочем, судя по недоумению, нарисовавшемуся на лице кока, он впервые слышал это изречение.

– Ну ладно, – Карим поднялся, – спасибо за угощение. Пойду в мастерскую. Моя «госпожа», – он произнес это слово с явным саркастическим оттенком, – велела мне поточить ей ножи.

Кок заинтересованно посмотрел на него:

– А как вы общаетесь? Она же того… немая. Бывший духанщик пожал плечами:

– Вот так и общаемся. Похоже, у нее большой опыт общения с нормальными людьми, ну и я стараюсь. Все-таки немая, жалко.

Бывший духанщик умолчал о том, что если он вдруг оказывался недостаточно понятливым, эта немая тварь немедленно извлекала из-под подушки треххвостую плетку.

Уже в дверях духанщик на мгновение остановился и как бы невзначай спросил:

– Долго нам еще лететь?

Кок, уже залезший куда-то в утробу кухонного шкафа, ответил придушенными голосом:

– Да черт его знает! Судя по всему, мы идем куда-то в сторону ваших восточных провинций, а может, и дальше.

Карим благодарно кивнул, хотя кок и не мог этого заметить, и двинулся в сторону нижней палубы, удивляясь совпадению своих мыслей с истинным положением дел. Наверное, этого можно было ожидать. В конце концов, после того, что произошло на Эль-Хадре, оставаться в пределах султаната им было опасно. Даже несмотря на тамгу принца. Вернее, во многом именно из-за наличия у них этой тамги. А граница с русскими была ближе всего.

Как оказалось, ножи «госпожи» были изготовлены не из стали, а из очень хорошего композита. По индексу твердости он совпадал с хирургической сталью, а сканеры реагировали на него как на белое золото. Причем изображение на экране монитора получалось максимально размытым и напоминало деталь украшения, этакую подвеску с вкраплениями мелких бриллиантов. Так что эта немая ханум могла спокойно проходить через любые системы инструментального контроля. Карим, который всегда ценил искусные вещи, невольно восхитился, но одновременно и озаботился. Если на этой высокомерной штучке обыкновенные метательные ножи были столь умело замаскированы, то кто мог поручиться, что у нее нет и еще каких-нибудь сюрпризов. Скажем, почему бы в одной из пуговиц его нового халата, который перед самым отлетом был доставлен на борт корабля по требованию и под руководством этой немой стервы, не оказаться дистанционному микрофону. Или в каком-нибудь особо крупном рубине, которыми она увешана, что парадный скакун султана, не скрыться миниатюрному гипноизлучателю.

Закончив с заточкой и правкой лезвий, Карим несколько раз метнул нож в круг мягкого пластика, висевший на дальней стене мастерской. Судя по тому, что круг был изрядно истыкан, именно в этом и заключалась его основная функция. Хотя сквозь рябь отметин еще можно было различить изображение какого-то напыщенного типа, чей лик когда-то гордо украшал глянцевую поверхность круга, а кое-где по краям еще были заметны остатки резной рамки. Дюжий парень в комбинезоне механика, что-то вытачивающий из куска кленмора, голубовато-серебристого композита, используемого обычно, как конструкционный материал для деталей реактора, восторженно цокнул языком и уважительно покачал головой. Но, когда духанщик направился было к двери, ведущей в двигательный отсек, добродушно заметил:

– К ребятам сейчас лучше не соваться. Они только разобрали верхний маневровый, и у них там дым коромыслом.

Карим пожал плечами и, вытащив ножи из пластикового круга, покинул мастерскую. Поднимаясь наверх, он размышлял над тем, почему ему, с одной стороны, вроде как предоставили на корабле полную свободу, но в то же время единственными помещениями, куда он смог попасть беспрепятственно, пока оказались только камбуз, тренажерный зал и кают-компания. А как только он пытался пройти, скажем, в двигательный отсек или на батарейную палубу, то рядом всегда оказывался какой-нибудь дон, то вытачивающий деталь, то ремонтирующий поношенный подскафандрник, который с крайне дружелюбным видом сообщал ему, что вот в это конкретное время «туда» лучше не соваться. Люди как раз сейчас заняты там очень серьезным делом, и не стоит им мешать.

И в конце концов, почему он еще ни разу не видел старика христианина? Неужели он неправильно понял слова того высокого христианского священника, который был главным на этом корабле, о том, что старик в безопасности. И возможно, христианина вовсе нет на корабле. К тому же его сильно волновал вопрос, что же произошло с теми тварями, от которых они столь отчаянно удирали на Эль-Хадре.

Несмотря на то что все встреченные Каримом на этом корабле члены команды были людьми тертыми и в военном деле явно не новичками, он сильно сомневался, что где-то найдется хоть один человек, который справится с этой тварью один на один. И если там, в порту, дело дошло до схватки, у экипажа должны были быть довольно серьезные потери. Однако, как он успел выяснить осторожными расспросами, последние похороны в экипаже были лет восемь назад. Впрочем, тут не следовало исключать и вероятность того, что его просто водят за нос. Во всяком случае, у духанщика создалось впечатление, что все, что ему удалось выяснить о корабле, команде, направлении движения, оказалось не столько результатом его усилий, сколько являлось тем объемом информации, который ему РАЗРЕШИЛИ сообщить. Но он все-таки склонялся к тому, что боя не было. Поскольку горечь, вызванную недавней потерей старого боевого товарища нельзя избыть никакими самыми строгими приказами. А он совершенно не ощущал этой горечи в разговоре с членами экипажа.

Лифт лязгнул и остановился. Двери распахнулись. Карим замер. Похоже, ему повезло, и сейчас наконец у него появился шанс увидеть батарейную палубу. Он осторожно выглянул в коридор. Тот был пуст. Карим нервно хихикнул и выскользнул из лифта. Он не очень-то понял, отчего остановилась кабина лифта, но собирался воспользоваться подвернувшейся удачей… За поворотом коридора раздался грохот, и чей-то гулкий бас помянул нечистого. Карим замер, досадливо сморщившись. Из-за поворота показался здоровенный парень, по пояс голый. Он, отдуваясь, волок на плече железную штангу, на грифе которой с каждой стороны было нанизано штук по пять тяжеленных блинов. Дотащив штангу до лифта, он грохнул ее об пол и, утерев пот, благожелательно обратился к духанщику:

– Ты на батарейную? Зря. Ребята устроили грандиозную постирушку. Вон видишь, меня выгнали с моими железяками. Поможешь в лифт заволочь?

Карим кивнул, скрывая за этим жестом все свое разочарование. Ну вот, вроде все так буднично, по-житейски, но результат налицо – он опять не попал на батарейную палубу. Парень благодарно посмотрел на него и ухватился за гриф со своей стороны. Карим подхватил свою и, крякнув, приподнял, про себя изумляясь, как это парень мог тащить подобную тяжесть в одиночку.

Парень покинул лифт на уровне кают-компании, а Карим поехал выше, прикидывая, как он объяснит своей «госпоже» столь длительную задержку, в глубине души надеясь, что объяснять ничего не придется. Но в этот момент лифт остановился, дверь ушла в сторону, а прямо напротив лифта высветился проем двери, в котором мелькнула знакомая стройная фигурка. И Карим понял, что его задержка с выполнением столь простого поручения не прошла незамеченной. Он тяжко вздохнул и потрусил к двери.